Creativity! To victory! Toy Soldiers Unite!
Среди ночи проснулась Алёнушка.
В детской душно. Нянька Власьевна храпит и задыхается. Красная лампадка нагорела: красное пламя то вспыхнет, то погаснет.
И никак не может заснуть Алёнушка: страшно ей и жарко ей.
«Папа поздно пришел, — вспоминается Алёнушке, — я собиралась спать, папа и говорит: „Смотри, Алёнушка, на небо, звезды упадут!“ И мы с мамой долго стояли, в окно глядели. Звезды такие маленькие, а золотой водицы в них много, как в брошке у мамы. Холодно у окна, долго нельзя стоять. Когда идешь с папой к ранней обедне, тоже холодно: колокол звонит, как к покойнику. Власьевна вчера рассказывала, будто покойник Иван Степанович рукой во сне ее ловит… А звезд много на небе, звезды разговаривают, только не слыхать. Дядя Федор Иваныч говорит, будто летает он к звездам и ночью слушает, как звезды поют тонко тонко. Днем их нет, днем они спят. Тоже и я полечу, только бы достать золотые крылья… А папа подошел и говорит: „Алёнушка, звезда падает!“ И золотая ленточка долго горела на небе и потом пропала. Холодно звездочке, где нибудь лежит она, плачет, — моя звездочка!»
…Алёнушке так страшно и так жалко звездочки, заныла Алёнушка.
— Попить, няня, по-пи-ть!
И когда Власьевна нянька подает Алёнушке кружку, Алёнушка жадно пьет, вытягивая губки.
Теперь Алёнушка свернулась калачиком и заснула.
И кажется ей, летит она куда то к звездам, как летает дядя Федор Иваныч, попадаются ей навстречу звездочки, протягивают свои золотые лапки, сажают ее к себе на плечи и кружатся с ней, а месяц гладит ее по головке и тихо шепчет на самое ушко:
«Алёнушка, а Алёнушка, вставай, солнышко проснулось, вставай, Алёнушка!»
Алёнушка щурит глазыньки, а все еще кажется ей, будто летит она к звездам, как дядя Федор Иваныч.
— Что тебя не добудишься, вставай скорее! — Это мама, мама наклонилась над кроваткой, щекочет Алёнушку.
Алёнушкина звездочка долго летала и упала наконец в лес, в самую чащу, где старые ели сплетаются мохнатыми ветвями и страшно гудят.
Проснулся густой, сизый дым, пополз по небу, и кончилась зимняя ночь.
Вышло и солнце из своего хрустального терема нарядное, в красной шубке, в парчовой шапочке.
Прозрачная, с синими грустными глазками, лежит Алёнушкина звездочка неподалеку от заячьей норки на мягких иглах: вдыхает мороз.
А солнышко походило походило над лесом и ушло домой в свой хрустальный терем.
Поднялись снежные тучи, залегли по небу, стало смеркаться.
Дребезжащим голосом затянул ветер ворчун свою старую зимнюю песню.
Глухая метель прискакала, глухая кричит.
Снег заплясал.
Дремлет у заячьей норки бедная звездочка, оттаявшая слезинка катится по ее звездной щеке и замерзает.
И кажется звездочке, она снова летит в хороводе с золотыми подругами, им весело и хохочут они, как хохочет Алёнушка. А ночь хмурая старой нянькой Власьевной глядит на них.
Выставляли рамы.
Целый день стоит Алёнушка у раскрытого окна.
Чужие люди проходят мимо окна, ломовые трясутся, вон плетется воз с матрацами, столами и кроватями.
«Это на дачу!» — решает Алёнушка.
А небо голубое, чистое, небо Алёнушке ровно улыбается.
— Мама, а мама, а когда мы на дачу? — пристает Алёнушка.
— Уберемся, деточка, сложим все и поедем далеко, дальше, чем прошлым летом! — сказала мама: мама шьет халатик Лёве, и ей некогда.
«Поскорей бы уехать!» — томится Алёнушка.
На игрушки и смотреть Алёнушке не хочется, такие деревянные игрушки скучные. Игрушкам тоже зима надоела.
Долго накрывают на стол, стучат тарелками.
Долго обедают, Алёнушке и кушать не хочется.
Приходит дядя Федор Иваныч, говорит с мамой о каких то стаканах, смеется и дразнит Алёнушку.
А Алёнушка слоняется из угла в угол, заглядывает в окна, капризничает, даже животик у ней разболелся.
Не дожидаясь папы, уложили ее в кроватку.
И сквозь сон слышит Алёнушка, как за чаем папа и мама и дядя Федор Иваныч в столовой толкуют об отъезде на дачу в лес дремучий, где деревья даже в доме растут, над крышей растут. Вот какие деревья!
Головка у Алёнушки кружится.
Ей представляется большая зеленая елка, ярко освещенная разноцветными свечками, в бусах, в пряниках, елка идет на нее, а из темных углов крадутся медведи белые и черные в золотых ошейниках, с бубенцами, с барабанами, и падают, летают вокруг медведей золотые звездочки.
«А где та, моя, где моя звездочка? — вспоминает Алёнушка. — Дядя сказал, вырастет из нее такая же девочка, как я, или зверушка. И что это за такая зверушка?»
— Ну что, Алёнушка, как твой животик? — Это папа, папа тихонько наклонился над Алёнушкой, крестит ее.
— Не-т! — сквозь сон пищит Алёнушка.
— Выздоравливай скорей, деточка, на дачу завтра едем, горы там высокие, а леса дремучие!
Алёнушка перевернулась на другой бок, крепко крепко обняла подушку и засопела.
Как то сразу замолкли вихри, и разлившиеся реки задремали.
Зарделись почки, кое где выглянули первые шелковые листики.
Седые, каменные ветки оленьего моха бледно зазеленелись, разнежились; поползли на цепких бархатисто зеленых лапках разноцветные лишаи; медвежья ягода покрылась восковыми цветочками.
Птицы прилетели, и в гнездах запищали маленькие детки птички.
Проснулась у заячьей норки и Алёнушкина звездочка. За зиму то вся покрылась она шерстью, как медведюшка. На лапках у ней выросли острые медвежьи коготки, и стала звездочка не звездой, а толстеньким, кругленьким медвежонком.
Хорошо медвежонку прыгать по пням и кочкам, хорошо ему сучья ломать, наряжаться цветами.
Скоро научится он рычать по медвежьи и пугать маленьких птичек.
— Сидите, детки, в гнездышках, — учит мать птица, — медведюшка ходит, укусить не укусит, а страху от него наберетесь большого.
Целыми днями бродит медвежонок по лесу, а устанет — ляжет где нибудь на солнышке и смотрит: и как муравьи с своим царством копошатся, и как цветочки да травки живут, и как мотыльки резвятся, — все ему мило и любопытно.
Полежит, поотдохнет медвежонок и пойдет. И куда куда не заходит: раз чуть в болоте не завяз, насилу от мошек отбился, и смеялись же над ним незабудки, мхи хохотали, поддразнивали. А то повстречал чудовище… птицы сказали, — охотник .
— Человека остерегайся, глупыш! — долбил дятел: — Человеки тебя в цепь закуют. Вон Скворца Скворцовича изловили, за решеткою теперь, воли не дают. Летал к нему: «Жив, пищит, корму вдосталь, да скучно». У них все вот так!
А медвежонку и горя мало, прыгает да гоняется за жуками, и только, когда багровеет небо и серые туманы идут дозором и месяц выходит любоваться на сонный лес, засыпает он где попало и до утра дрыхнет.
Как то медвежонок и заблудился.
А ночь шла темная, душная.
Птицы и звери ни гугу в своих гнездах и норках.
Ходил медвежонок, ходил, и так вдруг страшно стало, принялся выть, — а голоса не подают. И собрался уж под хворост лечь, да вспомнился дятел.
«Еще сцапают да в цепь закуют, пойду ка лучше!»
По лесу пронесся долгий, урчащий гул, и листья затряслись, ровно от ужаса. Голубые змейки прыгали на крестах елей, и что то трескалось, билось у старых, рогатых корней.
Как угорелый, пустился медвежонок куда глаза глядят, бежал бежал, исцарапался, дух перевести не может, хвать — голоса, огонек. Обрадовался.
«Птичье гнездо!» — подумал.
А огонек разгорался, голоса звенели.
Раздвинул медвежонок кусты и видит: огромный светлый зал, много чудовищ охотников, едят охотники и что то лопочут.
— Ты, Алёнушка, — говорит мама, — одна в лес не ходи, там тебя медведи съедят. Дядя Федор Иваныч намедни пошел на охоту, а ему медвежонок навстречу, крохотный, с тебя!
— Папа, а папа, — обрадовалась Алёнушка, — поймай ты мне этого медвежонка, я играть с ним буду!
А медвежонок, как услыхал, зарычал и вышел.
— Смотрите, смотрите, — кричала мама, — вон медвежонок!
Тут все бросились из за стола, папа суп пролил.
— Медведюшка, иди, иди к нам, ужинать с нами, медведюшка! — прыгала Алёнушка.
И медведюшка подошел, нюхнул, — очень уж понравилась ему беленькая девочка.
И Алёнушке медведюшка очень понравился: усадила она его рядом с собою, гладила мордочку, тыкала в нос ему белый хлеб. А он ласково смотрел в ее светлые глазки, сопел: так устал и напугался.
— Ну, вот и медвежонок у тебя, играй с ним, а теперь отправляйся в кроватку, и так засиделась!
— И он со мною? — робко спросила Алёнушка.
— Нет уж, иди одна, его к кусту папа привяжет!
Мама сердилась на папу за суп, и Алёнушка, едва сдерживая слезы, одна пошла в детскую.
Долго не спалось ей, все она думала о медвежонке, как они вместе в лес будут ходить, как ягоды сбирать, — бояться некого, никто с медвежонком не съест.
— Медведюшка, миленький мой медведюшка, бедненький! — шептала Алёнушка и засыпала.
Как проснется Алёнушка, прямо бежит к медведюшке, отвяжет его от куста и чего чего только не делает: и тискает его, и надевает папину старую шляпу, и садится верхом или долго водит за лапку и разговаривает.
Медведюшка все понимает, только говорить не может, рычит.
Так незаметно проходят дни.
С Алёнушкой хорошо медведюшке, а привязанный он тоскует, вспоминает птиц и зверей разных.
Подошла осень, захолодели ночи. Уж изредка топили печи.
Медведюшка слышал, как папа и мама разговаривали об отъезде домой, да и Алёнушка брала его за лапку, гладила, целовала в мордочку.
— Скоро один останешься, — говорила она медведюшке, — папа и мама не хотят тебя брать, ты кусаться будешь.
А сегодня мама сказала Алёнушке, чтобы, она не очень то водилась с медведюшкой.
— Дядя вон погладил твоего медведюшку, а он его за нос и цап!
«Уж не удрать ли в лес, а то убьют еще!» — раздумывал медведюшка, и так ему было тоскливо, и больно, и жалко Алёнушку.
Собирались уезжать.
Вечером приехали гости, и мама играла на рояли.
Когда же дядя запел, начал и медведюшка подвывать из куста. И вдруг рассвирепел, оборвал ошейник да прямо в зал.
Все страшно перепугались, словно пожара какого, бросились ловить медвежонка, а когда поймали его, тяпнул он маму за палец.
Тут все закричали.
— Мой медведюшка, не троньте его! — визжала Алёнушка.
А медведюшку связали и потащили.
— Куда вы дели моего медведюшку? — всхлипывала Алёнушка, вытягивала длинно длинно свои оттопырки губки.
— Ничего, деточка, — утешала Власьевна, — в лес его пустят ходить, там ему способнее будет. Спи, Алёнушка, спи, утресь домой поедем, игрушки-то поди соскушнились по тебе!
— Не надо мне игрушков, — медведюшка мо ой, какие вы все-е!
Личико ее раскраснелось, слезы так и бегут…
Частые частые звезды осенние из серебра, золотые тихо перелетают, льются по небу.
Месяц куда то ушел.
Трещат сучья. Улетают листья, гудят.
— Медведюшка идет, прячьтесь скорее! — перекликаются птицы и звери.
С шумом раздвигая ветки, выходит медведюшка: на шее у него оборванная веревка, и торчит клоками шерсть. Насупился.
Так подходит медведюшка к берлоге, разрывает хворост, спускается в яму, рычит:
— Спать залягу да поотдохну малость!
И раздается по всему лесу храп: это медведюшка лапу сосет, спит.
Стаями выпархивают птицы, собираются в стаи, улетают птицы в теплые страны, покидая холод, оставляя старые гнезда до новой весны.
Лампадка защурилась, пыхнула и погасла.
Серый утренний свет тихомолком подполз к двойным рамам окон, заглянул украдкой в детскую, и ночная тьма поседела и медленно побрела по потолку и стенам, а по углам встали тени — столбы мутные, какие то сонные.
Котофей Котофеич, черный бархатный кот, приподнялся на своих белых подушечках лапках, изогнулся и, сладко зевнув, прыгнул к Алёнушке на кроватку.
Алёнушка таращила заспанные глазыньки: уж не медведюшка ли бросился съесть ее?
А Власьевны нет…
На кухне глухо стучат и ходят.
Кот подвернул лапки, вытянул усатую мордочку и запел.
Теперь совсем не страшно.
«Господи, — мечтает Алёнушка, — хоть бы Рождество поскорее, а там и Пасха, к заутрене пойду, на Пасху хорошо как!»
Опухшие за ночь губки серьезничают, а личико светится, и улыбается Алёнушка, словно вот уж волхвы идут со звездою, большущую тащат елку, в пряниках.
В детской душно. Нянька Власьевна храпит и задыхается. Красная лампадка нагорела: красное пламя то вспыхнет, то погаснет.
И никак не может заснуть Алёнушка: страшно ей и жарко ей.
«Папа поздно пришел, — вспоминается Алёнушке, — я собиралась спать, папа и говорит: „Смотри, Алёнушка, на небо, звезды упадут!“ И мы с мамой долго стояли, в окно глядели. Звезды такие маленькие, а золотой водицы в них много, как в брошке у мамы. Холодно у окна, долго нельзя стоять. Когда идешь с папой к ранней обедне, тоже холодно: колокол звонит, как к покойнику. Власьевна вчера рассказывала, будто покойник Иван Степанович рукой во сне ее ловит… А звезд много на небе, звезды разговаривают, только не слыхать. Дядя Федор Иваныч говорит, будто летает он к звездам и ночью слушает, как звезды поют тонко тонко. Днем их нет, днем они спят. Тоже и я полечу, только бы достать золотые крылья… А папа подошел и говорит: „Алёнушка, звезда падает!“ И золотая ленточка долго горела на небе и потом пропала. Холодно звездочке, где нибудь лежит она, плачет, — моя звездочка!»
…Алёнушке так страшно и так жалко звездочки, заныла Алёнушка.
— Попить, няня, по-пи-ть!
И когда Власьевна нянька подает Алёнушке кружку, Алёнушка жадно пьет, вытягивая губки.
Теперь Алёнушка свернулась калачиком и заснула.
И кажется ей, летит она куда то к звездам, как летает дядя Федор Иваныч, попадаются ей навстречу звездочки, протягивают свои золотые лапки, сажают ее к себе на плечи и кружатся с ней, а месяц гладит ее по головке и тихо шепчет на самое ушко:
«Алёнушка, а Алёнушка, вставай, солнышко проснулось, вставай, Алёнушка!»
Алёнушка щурит глазыньки, а все еще кажется ей, будто летит она к звездам, как дядя Федор Иваныч.
— Что тебя не добудишься, вставай скорее! — Это мама, мама наклонилась над кроваткой, щекочет Алёнушку.
Алёнушкина звездочка долго летала и упала наконец в лес, в самую чащу, где старые ели сплетаются мохнатыми ветвями и страшно гудят.
Проснулся густой, сизый дым, пополз по небу, и кончилась зимняя ночь.
Вышло и солнце из своего хрустального терема нарядное, в красной шубке, в парчовой шапочке.
Прозрачная, с синими грустными глазками, лежит Алёнушкина звездочка неподалеку от заячьей норки на мягких иглах: вдыхает мороз.
А солнышко походило походило над лесом и ушло домой в свой хрустальный терем.
Поднялись снежные тучи, залегли по небу, стало смеркаться.
Дребезжащим голосом затянул ветер ворчун свою старую зимнюю песню.
Глухая метель прискакала, глухая кричит.
Снег заплясал.
Дремлет у заячьей норки бедная звездочка, оттаявшая слезинка катится по ее звездной щеке и замерзает.
И кажется звездочке, она снова летит в хороводе с золотыми подругами, им весело и хохочут они, как хохочет Алёнушка. А ночь хмурая старой нянькой Власьевной глядит на них.
Выставляли рамы.
Целый день стоит Алёнушка у раскрытого окна.
Чужие люди проходят мимо окна, ломовые трясутся, вон плетется воз с матрацами, столами и кроватями.
«Это на дачу!» — решает Алёнушка.
А небо голубое, чистое, небо Алёнушке ровно улыбается.
— Мама, а мама, а когда мы на дачу? — пристает Алёнушка.
— Уберемся, деточка, сложим все и поедем далеко, дальше, чем прошлым летом! — сказала мама: мама шьет халатик Лёве, и ей некогда.
«Поскорей бы уехать!» — томится Алёнушка.
На игрушки и смотреть Алёнушке не хочется, такие деревянные игрушки скучные. Игрушкам тоже зима надоела.
Долго накрывают на стол, стучат тарелками.
Долго обедают, Алёнушке и кушать не хочется.
Приходит дядя Федор Иваныч, говорит с мамой о каких то стаканах, смеется и дразнит Алёнушку.
А Алёнушка слоняется из угла в угол, заглядывает в окна, капризничает, даже животик у ней разболелся.
Не дожидаясь папы, уложили ее в кроватку.
И сквозь сон слышит Алёнушка, как за чаем папа и мама и дядя Федор Иваныч в столовой толкуют об отъезде на дачу в лес дремучий, где деревья даже в доме растут, над крышей растут. Вот какие деревья!
Головка у Алёнушки кружится.
Ей представляется большая зеленая елка, ярко освещенная разноцветными свечками, в бусах, в пряниках, елка идет на нее, а из темных углов крадутся медведи белые и черные в золотых ошейниках, с бубенцами, с барабанами, и падают, летают вокруг медведей золотые звездочки.
«А где та, моя, где моя звездочка? — вспоминает Алёнушка. — Дядя сказал, вырастет из нее такая же девочка, как я, или зверушка. И что это за такая зверушка?»
— Ну что, Алёнушка, как твой животик? — Это папа, папа тихонько наклонился над Алёнушкой, крестит ее.
— Не-т! — сквозь сон пищит Алёнушка.
— Выздоравливай скорей, деточка, на дачу завтра едем, горы там высокие, а леса дремучие!
Алёнушка перевернулась на другой бок, крепко крепко обняла подушку и засопела.
Как то сразу замолкли вихри, и разлившиеся реки задремали.
Зарделись почки, кое где выглянули первые шелковые листики.
Седые, каменные ветки оленьего моха бледно зазеленелись, разнежились; поползли на цепких бархатисто зеленых лапках разноцветные лишаи; медвежья ягода покрылась восковыми цветочками.
Птицы прилетели, и в гнездах запищали маленькие детки птички.
Проснулась у заячьей норки и Алёнушкина звездочка. За зиму то вся покрылась она шерстью, как медведюшка. На лапках у ней выросли острые медвежьи коготки, и стала звездочка не звездой, а толстеньким, кругленьким медвежонком.
Хорошо медвежонку прыгать по пням и кочкам, хорошо ему сучья ломать, наряжаться цветами.
Скоро научится он рычать по медвежьи и пугать маленьких птичек.
— Сидите, детки, в гнездышках, — учит мать птица, — медведюшка ходит, укусить не укусит, а страху от него наберетесь большого.
Целыми днями бродит медвежонок по лесу, а устанет — ляжет где нибудь на солнышке и смотрит: и как муравьи с своим царством копошатся, и как цветочки да травки живут, и как мотыльки резвятся, — все ему мило и любопытно.
Полежит, поотдохнет медвежонок и пойдет. И куда куда не заходит: раз чуть в болоте не завяз, насилу от мошек отбился, и смеялись же над ним незабудки, мхи хохотали, поддразнивали. А то повстречал чудовище… птицы сказали, — охотник .
— Человека остерегайся, глупыш! — долбил дятел: — Человеки тебя в цепь закуют. Вон Скворца Скворцовича изловили, за решеткою теперь, воли не дают. Летал к нему: «Жив, пищит, корму вдосталь, да скучно». У них все вот так!
А медвежонку и горя мало, прыгает да гоняется за жуками, и только, когда багровеет небо и серые туманы идут дозором и месяц выходит любоваться на сонный лес, засыпает он где попало и до утра дрыхнет.
Как то медвежонок и заблудился.
А ночь шла темная, душная.
Птицы и звери ни гугу в своих гнездах и норках.
Ходил медвежонок, ходил, и так вдруг страшно стало, принялся выть, — а голоса не подают. И собрался уж под хворост лечь, да вспомнился дятел.
«Еще сцапают да в цепь закуют, пойду ка лучше!»
По лесу пронесся долгий, урчащий гул, и листья затряслись, ровно от ужаса. Голубые змейки прыгали на крестах елей, и что то трескалось, билось у старых, рогатых корней.
Как угорелый, пустился медвежонок куда глаза глядят, бежал бежал, исцарапался, дух перевести не может, хвать — голоса, огонек. Обрадовался.
«Птичье гнездо!» — подумал.
А огонек разгорался, голоса звенели.
Раздвинул медвежонок кусты и видит: огромный светлый зал, много чудовищ охотников, едят охотники и что то лопочут.
— Ты, Алёнушка, — говорит мама, — одна в лес не ходи, там тебя медведи съедят. Дядя Федор Иваныч намедни пошел на охоту, а ему медвежонок навстречу, крохотный, с тебя!
— Папа, а папа, — обрадовалась Алёнушка, — поймай ты мне этого медвежонка, я играть с ним буду!
А медвежонок, как услыхал, зарычал и вышел.
— Смотрите, смотрите, — кричала мама, — вон медвежонок!
Тут все бросились из за стола, папа суп пролил.
— Медведюшка, иди, иди к нам, ужинать с нами, медведюшка! — прыгала Алёнушка.
И медведюшка подошел, нюхнул, — очень уж понравилась ему беленькая девочка.
И Алёнушке медведюшка очень понравился: усадила она его рядом с собою, гладила мордочку, тыкала в нос ему белый хлеб. А он ласково смотрел в ее светлые глазки, сопел: так устал и напугался.
— Ну, вот и медвежонок у тебя, играй с ним, а теперь отправляйся в кроватку, и так засиделась!
— И он со мною? — робко спросила Алёнушка.
— Нет уж, иди одна, его к кусту папа привяжет!
Мама сердилась на папу за суп, и Алёнушка, едва сдерживая слезы, одна пошла в детскую.
Долго не спалось ей, все она думала о медвежонке, как они вместе в лес будут ходить, как ягоды сбирать, — бояться некого, никто с медвежонком не съест.
— Медведюшка, миленький мой медведюшка, бедненький! — шептала Алёнушка и засыпала.
Как проснется Алёнушка, прямо бежит к медведюшке, отвяжет его от куста и чего чего только не делает: и тискает его, и надевает папину старую шляпу, и садится верхом или долго водит за лапку и разговаривает.
Медведюшка все понимает, только говорить не может, рычит.
Так незаметно проходят дни.
С Алёнушкой хорошо медведюшке, а привязанный он тоскует, вспоминает птиц и зверей разных.
Подошла осень, захолодели ночи. Уж изредка топили печи.
Медведюшка слышал, как папа и мама разговаривали об отъезде домой, да и Алёнушка брала его за лапку, гладила, целовала в мордочку.
— Скоро один останешься, — говорила она медведюшке, — папа и мама не хотят тебя брать, ты кусаться будешь.
А сегодня мама сказала Алёнушке, чтобы, она не очень то водилась с медведюшкой.
— Дядя вон погладил твоего медведюшку, а он его за нос и цап!
«Уж не удрать ли в лес, а то убьют еще!» — раздумывал медведюшка, и так ему было тоскливо, и больно, и жалко Алёнушку.
Собирались уезжать.
Вечером приехали гости, и мама играла на рояли.
Когда же дядя запел, начал и медведюшка подвывать из куста. И вдруг рассвирепел, оборвал ошейник да прямо в зал.
Все страшно перепугались, словно пожара какого, бросились ловить медвежонка, а когда поймали его, тяпнул он маму за палец.
Тут все закричали.
— Мой медведюшка, не троньте его! — визжала Алёнушка.
А медведюшку связали и потащили.
— Куда вы дели моего медведюшку? — всхлипывала Алёнушка, вытягивала длинно длинно свои оттопырки губки.
— Ничего, деточка, — утешала Власьевна, — в лес его пустят ходить, там ему способнее будет. Спи, Алёнушка, спи, утресь домой поедем, игрушки-то поди соскушнились по тебе!
— Не надо мне игрушков, — медведюшка мо ой, какие вы все-е!
Личико ее раскраснелось, слезы так и бегут…
Частые частые звезды осенние из серебра, золотые тихо перелетают, льются по небу.
Месяц куда то ушел.
Трещат сучья. Улетают листья, гудят.
— Медведюшка идет, прячьтесь скорее! — перекликаются птицы и звери.
С шумом раздвигая ветки, выходит медведюшка: на шее у него оборванная веревка, и торчит клоками шерсть. Насупился.
Так подходит медведюшка к берлоге, разрывает хворост, спускается в яму, рычит:
— Спать залягу да поотдохну малость!
И раздается по всему лесу храп: это медведюшка лапу сосет, спит.
Стаями выпархивают птицы, собираются в стаи, улетают птицы в теплые страны, покидая холод, оставляя старые гнезда до новой весны.
Лампадка защурилась, пыхнула и погасла.
Серый утренний свет тихомолком подполз к двойным рамам окон, заглянул украдкой в детскую, и ночная тьма поседела и медленно побрела по потолку и стенам, а по углам встали тени — столбы мутные, какие то сонные.
Котофей Котофеич, черный бархатный кот, приподнялся на своих белых подушечках лапках, изогнулся и, сладко зевнув, прыгнул к Алёнушке на кроватку.
Алёнушка таращила заспанные глазыньки: уж не медведюшка ли бросился съесть ее?
А Власьевны нет…
На кухне глухо стучат и ходят.
Кот подвернул лапки, вытянул усатую мордочку и запел.
Теперь совсем не страшно.
«Господи, — мечтает Алёнушка, — хоть бы Рождество поскорее, а там и Пасха, к заутрене пойду, на Пасху хорошо как!»
Опухшие за ночь губки серьезничают, а личико светится, и улыбается Алёнушка, словно вот уж волхвы идут со звездою, большущую тащат елку, в пряниках.
@темы: Сказки на ночь
-
-
16.09.2009 в 02:54www.morits.owl.ru/
Холод. Утро раннее.
Стирка в умывальнике.
Спит мое желание
В голубом свивальнике,
Спит мое мечтание,
Плод воображения,
Вот ему питание -
От стихосложения,
Вот ему летание,
С миром сочетание,
Лика очертание,
С бликом выражения.
А мне - мытье, катание,
В поджилках трепетание,
Да с песенкой топтание -
До головокружения.
А в глуби - ожидание
Родства и продолжения
В чертах изображения.
За это обладание
Любое съем страдание,
Минуя унижения.
Плачь, мое мечтание,
Плод воображения,
Вот тебе питание -
От стихосложения:
Кушай, моя деточка,
Кушай, мое солнышко,
Кушай, моя веточка,
Кушай, мое зернышко!