Тролль

[irvitzer]

В стародавние времена, когда «хотеть» не означало «иметь», жил да был под мостом некий старикан. Он обитал там столько, сколько помнили люди.
— Я — тролль, — говаривал он.
Когда по мосту у него над головой проходили пешеходы, он их окликал:
— Стой, кто идет?
Когда ему отвечали, он требовательно вопрошал:
— Куда?
И когда называли пункт назначения, он интересовался:
— Ты хороший человек, добрый?
И, услышав в ответ «да, да», пропускал.
Он пользовался весьма своеобразной славой у жителей деревни, которые советовали:
— Навестите тролля. Не бойтесь. Он не так страшен, как его малюют. И бывает занятным, когда узнаешь его поближе.

…

В летние деньки дети свешивались с каменного парапета моста и кричали в прохладную пустоту.
— Тролль, тролль, тролль.
И эхо выстреливало гулко и отчетливо: «тролль, тролль, тролль...» И показывалось его отражение в медленно текущей воде — старая недовольная перекошенная личина — спутанная зеленая борода, сплетенная из мха и молодых тростинок; казалось, у него зеленые мшистые брови и восковые заостренные уши. У него были заскорузлые когтистые лапы, а мокрое, лоснящееся обнаженное тулово с налетом патины скрывали тростник и зеленая трава.
И его отражение отвечало им из воды:
— Чего надо?
— Раков, тролль.
— Улиток, тролль.
— Головастиков, тролль.
— Сверкающих камушков, тролль.
И если они отходили в сторонку и не подглядывали, то по возвращении находили на парапете отборных расползающихся раков, медлительных улиток, пригоршню извивающихся головастиков и сверкающие розовато-бело-голубые камушки из самого глубокого места на речке.
— Ух ты, спасибо, тролль.
— Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, тролль, — раздавались в зеленой прохладе среди теней детские голоса.
Кап-кап-кап, капала влага. И в ответ молчание. Вода скользила под мостом в летнем времени-пространстве, и дети уходили восвояси.
Но в один погожий летний день, когда тролль под мостом нежился на солнышке, жмурясь от удовольствия, и слушал, как журчит вода между его копытами, раздался оглушительный гудок клаксона и нечто прогромыхало по мосту.
— Какой-то олух на новой машине, — пробурчал тролль. — Вот дуралей. Ведь мог бы все лето провести здесь внизу, любоваться игрой бликов и света в зеркале реки и подставлять ласковой воде руку или копыто. Что за суетливые болваны живут в этом знойном мирке!
Не прошло и минуты, как он услышал на мосту шаги двоих людей, судя по походке — мужчин. Один из них говорил:
— Видал красный «ягуар»? Ну и скорость!
— Знаешь, кто это? Наш чокнутый психиатр! Ты бы видел его новый офис в самом современном здании в центре города. Вчера вечером он разглагольствовал по телевизору, что заявился сюда выковыривать нас, психов, из скорлупы, вылечивать от неврозов и водворять на место или что-то в этом роде.
— Да уж, — сказал второй. — Что-что, а подать себя он умеет. Носится, как пожарная машина!
— Верит в самовыражение. Никаких фрустраций. Так и сказал. Громко и внятно.
Голоса удалились.
Тролль слушал вполуха с закрытыми глазами, не принимая сказанное близко к сердцу. Впереди его ожидало долгое восхитительное лето в этом городке на Среднем Западе. Когда же зима заморозит ручей до состояния матового стекла, он беззаботно поплывет на юг, словно пучок мха и тростника, позволяя воде нести себя к морю, и проведет несколько весенних месяцев в ручье под каким-нибудь мостом. Ему не так уж плохо жилось. Он курсировал с места на место, пользовался уважением, и время от времени (тут он облизнулся) ему попадался какой-нибудь разбойник, ворюга, отпетый мерзавец, и тогда общество благодарило его за предложенные и оказанные услуги. Он представлял себя чем-то вроде сита, которое отделяет темные силы от светлых. Душегубов он чуял по походке за сорок шагов. И никому из них не суждено было беспечно пережить лето, которое внезапно оборачивалось погибелью.
Эти размышления заставили его встряхнуться и призадуматься:
— Почему, — недоумевал он, — за весь июнь, за весь июль мне не попался ни один стоящий подонок? Скоро август, а я вынужден обходиться лягушачьей мелюзгой да раками. Какой-то голодный паек. Приличным обедом и не пахнет. Где, я вас спрашиваю, где черная плоть и порченая кровь классического негодяя?
Не успел он выговорить сие подобие молитвы, как услышал далекие голоса и решительный, вызывающий топот ног, бегущих по мостовой.
— На вашем месте я бы держалась подальше от этого места, — предупредил женский голос.
— Глупости! — сказал мужской голос. — Я сам разыщу этого так называемого тролля. Обойдусь и без вас.
«Так называемого тролля». Тролль аж остолбенел.
Спустя мгновение из-за парапета моста высунулась голова. Пара безумных черных, словно лакрица, глаз уставилась вниз.
— Тролль! — завопил незнакомец. — Где ты там?
Тролль чуть не бултыхнулся в воду и, пошатываясь, убрался в прохладную тень.
— Так тебя прозвали деревенские простофили? — Не унимался наверху странный субъект. — Или же ты сам себе выдумал прозвище, чтобы запугивать прохожих и вымогать у них денежки?
Тролль был так ошеломлен, что лишился дара речи.
— Ну же, подай голос, вылезай, игра окончена. Хватит ломать комедию! — кричал чужак.
Наконец тролль высунулся из укрытия и взглянул вверх на голосистого типа, парившего в сиянии полуденного солнца.
— А ты сам-то кто будешь? — пробормотал тролль.
— Я доктор Кроули. Заслуженный психиатр, вот кто, — выпалил горластый пришелец с пунцовой от висения вниз головой физиономией. — И поскольку эта поза мне не к лицу, почему бы тебе не выйти на свет божий? Поговорим как мужчина с мужчиной.
— Мне не о чем с тобой говорить, доктор Кроули.
Тролль погрузился в воду.
— Тогда хотя бы назови свое имя, — гаркнул психиатр.
— Тролль.
Доктор проигнорировал его слова:
— Нечего морочить мне голову! Как твое настоящее имя?
— Ладно, я Летний Тролль из-под Моста... Или, если тебе нужно мое полное имя — Летний Тролль из-под Зеленого Замшелого Моста.
— Когда это случилось с тобой в первый раз? — раздраженно спросил доктор.
— Что случилось?
— Ну, это сидение под мостами. В детстве?
— Я всю жизнь просидел под мостами.
— Понятно.
Лицо исчезло. Наверху заскрипело перо. Голос пробормотал: «Всю жизнь просидел под мостами». Обливающееся потом лицо высунулось опять.
— Ты часто убегал из дому от братьев-сестер?
— От каких еще к черту братьев-сестер? — изумленно вскричал тролль. — У меня и дома-то отродясь не было.
— Ага. — Лицо опять убралось. Голос забормотал, перо заскрипело. — Сирота. Социально обездоленный.
Как марионетка с оборванными нитками, доктор свесился с моста:
— Чем тебя привлекают мосты больше всего? Тенями, скрытностью? Укромными местечками? Да?
— Нет, — раздраженно отвечал тролль. — Просто мне здесь нравится.
— Нравится! — воскликнул психиатр. — Ничего не может просто нравиться. У всего есть свои корни! Ты, наверное, страдаешь комплексом возврата в материнскую утробу, отчужденностью от общества, паранойей, комплексом вожака. Вот! Именно! Ты прячешься внизу и вопишь на каждого встречного. Я тебя раскусил. За этим я и приехал издалека, чтобы изучить тебя и этих деревенских с их суевериями. Но больше всего — тебя!
— Меня?
— Да. Ходят слухи про местного тролля, который донимает каждого встречного дурака вопросами, вроде «ты c добром пришел или со злом?»
— И что в этом плохого? — потребовал объяснений Тролль.
— Дружище, ведь общеизвестно, что нет такой дихотомии «добро — зло». Все относительно.
— Виноват, — сказал Тролль. — Я смотрю на вещи иначе.
— Ты учитываешь фактор среды, когда требуешь, чтобы люди отвечали, хорошие они или плохие?
Тролль брезгливо фыркнул.
— А наследственность? Ты изучаешь генетику тех, кого ты якобы поедаешь? Ты что же, ешь людей?
— Ем.
— Молчи! Тебе так только кажется. Это продолжение твоей озабоченности исцелением человека от так называемых грехов. Ты воображаешь, будто, пожирая людей, ты перевариваешь их преступления. На самом же деле каждый раз, когда исчезает какой-нибудь местный воришка, ты внушаешь себе, что его съел ты.
— А кто же еще?
— Без комментариев. Итак, давно ты тут скрываешься?
— Сто лет.
— Чушь! Тебе в лучшем случае лет семьдесят. Когда ты родился?
— Я не родился. Я просто возник. Из перебродившего слипшегося тростника, раков, улиток, травы и кучи мха. Здесь, в тени утеса. Сто лет назад. Вот так-то.
— Весьма романтично, но совершенно для меня бесполезно, — заявил психиатр.
— Кто тебя звал?
— Ну, откровенно говоря, я прибыл по своей инициативе. Ты заинтриговал меня как невротическая манифестация в рамках культурной традиции.
— Док, ты собираешься висеть у меня над душой и уверять, будто я не сделал ничего хорошего? — возопил Тролль, да так, что эхо завыло. — Ты пришел, чтобы я усомнился в своем призвании и затосковал?
— Нет, нет. Я просто пришел помочь тебе подняться и преуспеть в жизни. Чтобы ты мог существовать в этом мире и быть счастливым.
— Я и так счастлив и живу в свое удовольствие. Проваливай!
— Тебе так только кажется. Я буду каждый день приходить к тебе на собеседование, пока не разрешу твою проблему.
— Это твоя проблема. — Тролль затрясся, высекая копытами искры из камней. — Док, в прошлом году по мосту шел очень плохой человек, который убивал и грабил людей. Я спросил: «Ты хороший или злодей?» А он думал, что если скажет правду, то я не догадаюсь, что он говорит правду, и сказал мне c ухмылкой: «Злодей». Через минуту мост опустел, и я принялся за свою трапезу. И ты мне теперь говоришь, что я был не прав, когда освежевал его и обглодал косточки?
— Как! Без того, чтобы изучить его жизнь, истосковавшуюся по любви юность, его изголодавшееся «эго», потребность в любви, утешении и поддержке?
— А я вот ужасно его полюбил. Я прямо-таки наслаждался им. Если я тебе скажу, что за свою жизнь я съел на завтрак десяток тысяч таких гадов, что тогда, доктор? — поинтересовался тролль.
— Тогда я скажу, что ты патологический лжец.
— А если я это докажу?
— Значит, ты убийца.
— Хороший или плохой?
— Что?
— Хороший или плохой убийца, доктор Кроули?
Лицо доктора залил пот.
— Здесь ужасно жарко.
— Твои щеки действительно покраснели. Сколько тебе лет, Кроули? Видно, сердце у тебя пошаливает. Тебе лучше не болтаться слишком долго с грифельной доской. Отвечай на мой вопрос: я хороший убийца или плохой?
— Ни то, ни другое! У тебя было одинокое детство. Очевидно, много лет назад ты нашел здесь убежище, чтобы навязать себя городу в качестве деспотичного блюстителя нравственности.
— Город жаловался?
Молчание.
— Так жаловался или нет?
— Нет.
— Они довольны моим присутствием, разве не так?
— Дело не в этом.
— Они довольны. И за тобой не посылали.
— Ты нуждаешься во мне, — сказал доктор Кроули.
— Да, наверное, — сказал наконец тролль.
— Ты признаешь это?
— Да.
— Ты будешь у меня лечиться?
— Да. — Тролль ушел в тень.
Лицо доктора покраснело и покрылось обильной испариной.
— Вот и славно! Но до чего же тут жарко!
Его очки горели на солнце.
— Глупец, — прошептал тролль. — С какой стати я бы тут сидел? Даже в самый жаркий день здесь холодно, как в погребе. Спускайся.
Психиатр колебался.
— Пожалуй, — проговорил он наконец, — разве что ненадолго.
Его ступни соскользнули с края моста.
Вечером по мосту проходили трое ребятишек.
— Тролль, тролль, — позвали они.
— Тролль, тролль, — пропели они.
— Тролль, тролль, тролль.
— Дай нам камушков, ракушек, лягушек. Тролль, тролль, подари нам что-нибудь хорошее, тролль.
Они ушли, потом вернулись.
И на парапете моста в лужице прохладной водицы лежали влажная ракушка, головастик, авторучка, грифельная доска, сверкающие очки в серебряной оправе.
Под мостом ручей безмолвно нес свои воды. Когда дети перегнулись через ограждение, чтобы прокричать «тролль, тролль!», они заметили ленивое, прохладное месиво из зеленых тростинок, зеленой травы и зеленого мха, влекомое течением, медленно, но верно плывущее на юг. А тем времнем небеса затягивало тучами, и птицы выписывали в небе круги, и в воздухе впервые запахло осенью.